Николай хотел добавить про Югославию, и что в молодости сам, дурак такой, участвовал в этих «демократических» шабашах и яростно верил в эту чушь, и что сейчас со стыда умирает за себя тогдашнего — но вдруг осёкся:
— Ты что, Андрюха?
Андрей сидел ссутулившись, стиснув руки между колен, как в ознобе, с побелевшими губами.
— Коля, мне очень надо позвонить домой… — не глядя, попросил он чужим, севшим голосом. — Можно?
— Да пожалуйста… Тот, по телефону, этого не запрещал. Куда?
— В город Грозный. Чечено-Ингушская АССР…
Если есть на земле дьявол, то он не козлоногий рогач, а трехголовый дракон, и башки эти его — трусость, жадность и предательство. Если одна прикусит человека, то уж остальные его доедят дотла. Давай поклянемся, Шарапов, рубить эти проклятущие головы, пока мечи не иступятся, а когда силы кончатся, нас с тобой можно будет к чертям на пенсию выкидать и сказке нашей конец!
Братья Вайнеры. «Эра милосердия»
Дворник за окном старательно будил новый день, энергично расшевеливая его метлой. День, сонно потягиваясь в золотистых лучах утреннего солнца, лениво вставал над городом — плотной дымкой, предвестницей первой весенней жары.
— Андрюха, давай ещё по бутеру с икрой!
Андрей зябко повёл плечами.
— Не хочу, спасибо…
Он оторвался от окна и тоскливо посмотрел на Николая:
— Ты прав, невкусная она тут у вас. Даже не невкусная, а… никакая.
И опять замер, отрешённо глядя перед собой.
— Тогда чаю! — Николай бодро потянулся за чайником. — Если не всегда можно есть — то пить всегда можно, как говорил Атос. А насчёт икры — эх, как бы я хотел поесть той икры, как в детстве…
— Я ведь, наверное, погиб… — вдруг спокойно сказал Андрей, будто самому себе. — Потому меня и пустили в будущее, что себя здесь уже не встречу, не нарушу никаких причинно-следственных законов…
— Ну, знаешь, это глупости, — уверенно сказал Николай, и громыхнул для убедительности огромной кружкой. — Зная будущее, ты не допустишь никакой беды, вернувшись. Петля замкнётся. Логично?
Андрей покосился на его горящие честным жёлтым огнём глаза, и ему стало легче.
— Ты, наверное, снова прав…
Николай, прищурив глаз, откусил сразу половину бутерброда, и весело задвигал упрямой челюстью, с удовольствием хрустя лопающимися икринками. Он подмигнул Андрею, и сунул ему в руку второй бутерброд. Андрей нехотя кусил. Потом ещё раз…
…Николай довольно жмурился, сидя с праздничным видом, и густо, заразительно посмеивался. Он громко звенел ложкой в кружке, травил одну за одной свои байки, излучая уютное спокойствие. Андрей, понемногу втянувшись, разулыбался; даже пару раз посмеялся, доверчиво, открыв рот, глядя на бывалого Николая. (За это умение обаять и заговаривать зубы Николая и прозвали Котом-баюном.)
Так Николай весело разглагольствовал и мазал бутерброды, один за одним. А сам думал о другом. Что вот так живёшь, горюешь, радуешься — а будущего у тебя уже нет… Ночью, когда Андрей задремал, он слазил на «Память Чечни». Ткаченко Андрей пропал без вести в Грозном, вместе с семьёй — в девяносто втором…
Вот так вот…
Николай подумал, что надо бы хлопнуть по рюмочке лекарства, и плевать на раннее время — так будет вернее. Он встал, чтобы открыть холодильник, как вдруг снова раздался звонок мобильного.
— Николай Иванович, вы только не напивайтесь, пожалуйста, — устало сказал в трубку знакомый низкий голос, и тут же исчез.
«Всё ведь знают!!!» — ёкнуло внутри, словно пол под Николаем подпрыгнул. — «Откуда?!!»
Однако, не шелохнувшись, он спокойно пробасил в опустевший телефон:
— Петя, ты с ума сошёл звонить сейчас?! Я всё помню!
И, как ни в чём ни бывало, повернулся к Андрею. Тот не обратил на звонок внимания.
— До часа дня у нас вагон времени. Пойдём бродить?
— Пойдём, — равнодушно согласился Андрей.
…Пока Николай лазил зачем-то в свой «форестер», широко распахнулась дверь парадного. По ступенькам бодро сбежал молодой, лет тридцати, светловолосый мужчина — холёный, в идеально выглаженных брюках и белой рубашке с коротким рукавом, с аккуратным пробором. Холёной, несколько хиловатой ручкой он прижимал к себе толстую папку.
— Доброе утро, — отчётливо сказал ему Николай.
Мужчина, глядя перед собой, проследовал мимо, не заметив приветствия, беззвучно насвистывая пухлыми губами, с думой в глазах, оставив лёгкий запах французского парфюма. Он открыл дверь огромного джипа, сияющего чёрным бриллиантом, и его полный стриженый затылок скрылся в кожаном нутре джипа. Следом исчезли брючина и лакированный ботинок. Джип величественно тронулся — оказалось, он заслонял пешеходную дорожку. Какая-то молоденькая мамочка, барахтавшаяся с коляской в рытвине на газоне, в отчаянных попытках объехать джип, обрадованно покатила коляску в освободившийся проход.
— Послал боженька соседа, — сплюнул Николай, оскалив мелкие кошачьи зубы и недобро глядя джипу вслед. — Ни разу, сучонок, не поздоровался — за все полгода… Ещё раз попробует не ответить — харю разобью, — в жёлтых глазах Николая вспыхнуло и погасло тигриное бешенство. — Обрати внимание, Андрей. Мелкая шишечка в каком-то комитете при мэрии, ему даже водитель не полагается. А машинка — за шестьдесят тысяч долларов. И квартирку тут прикупил за двести тысяч долларов… А ещё, говорят, коттеджик строит, именьице на несколько гектар. Куда уж тут секретарям обкома с их задрипанными чёрными «волгами»… Р-ряха на ширине бёдер, по-ме-щи-чек новоявленный…