Прекрасное далеко - Страница 12

Николай разозлился. Он хотел демонстративно взорваться, наорать на Андрея, обозвать соплежуем — потому что нет ничего проще, чем уехать из Чечни, и нечего сопли тут разводить — но у него вдруг схватило сердце. Впервые в жизни. До того он и не знал о его существовании — и вдруг сердце подпрыгнуло, опало, перестало биться, провалилось куда-то в бездну, и брызнула тупая боль. В глазах потемнело. И навалилось на Николая жуткое предчувствие — что всё бесполезно, скоро всё это лишится всякого смысла… Что случится с ним какая-то страшная беда, настолько страшная — что судьба решила с ним напоследок поиграть, устроив провалы во времени и прочие чудеса, невозможные в нормальном мире. Всё равно он уже никому не расскажет…

Николай машинально прижал ладонь к сердцу. Боль тут же исчезла, как заноза выскочила, сердце опять забилось. А предчувствие — осталось. Николай растерянно посмотрел на ладонь. Вот она — широкая, живая, и, как говорят, нежная и ласковая — но он почему-то смотрит на неё, как на неживую, как на омертвевший кусок дерева…

«Пива… Надо выпить пива. Бессмысленное лекарство, бесполезное, как заряженная Чумаком вода — но ведь ничего другого нет…»

— Ты взятку дал? — неприязненно спросил Андрей.

— Коррупция… — Николай тихонько покашлял, потрогал грудь, и вставил ключ зажигания. — Рыба гниёт с головы. В Москве — бОльшая часть денег страны. Немерено нефтедолларов. А жена московского мэра — самая богатая баба в России. Угадай с трёх раз, чьи это деньги на самом деле, и с помощью какого ресурса они собраны? Тут подрядик, там заказик… Да и соседика моего ты видел.

…В ларьке они долго ждали, пока маленькая старушка перед ними, ахая, разбиралась с продавщицей. Андрей стоял, нахохлившись, и рассеянно слушал. Николай украдкой потрогал грудь — но сердце снова было в полном порядке.

— Опять подорожало? — наконец, поняла глуховатая старушка. Она обречённо вернула продавщице пакет молока, и убрала деньги в потёртый кошелёчек. Забрав пшено и половинку хлеба, старушка печально зашаркала к выходу — крошечная, морщинистая.

Андрей вопросительно посмотрел на Николая. Тот терпеливо стоял. Наверное, он привык к зрелищу старушек, неспособных купить пакет молока…

— Всех не пережалеешь, — пожал он плечами, и отвёл глаза.

…Старушка хитрила и изворачивалась, убеждённо отнекиваясь и уверяя, что ей ничего не нужно. Николаю пришлось попросту засунуть пакет молока в её кошёлку, пока Андрей осторожно держал тоненькие морщинистые руки. А вот тысячерублёвку гордая старушка с силой запихнула Николаю в карман — неожиданно твёрдыми пальцами, зыркнув больными выцветшими глазами так, что стало понятно, что это Человек — хоть и немощный, но которого нельзя оскорблять милостыней — и поспешно заковыляла во двор.

Потом они пили пиво во дворе — в глубине, за кустами, чтобы опять не нарваться на патруль. Николай пару раз куснул кончик ногтя, в задумчивости, и сплюнул. Он потихоньку наливался злостью, глядя на чёрный джип, который снова наглухо запирал дорожку, ведущую с детской площадки. В голове его, между тем, мало-помалу зрел план спасения Андрея.

Ведь Андрея же можно спасти!

— Что-что? — переспросил Николай рассеянно.

— Я говорю, как же всё так получилось? — глаза Андрея снова были как у святого на фреске, неподвижные, страдальческие и широко раскрытые.

— Как, как… — Николай дёрнул щекой. — Слишком многие вообразили о себе слишком много. Вообразили, что заслуживают много большего — и недополучают это из-за кого-то. Что кто-то лишний мешает им жить богато, что кто-то виноват, что кто-то им теперь должен. Что будут им золотые горы — стоит побыстрее отречься от родства и от прошлого, и отдаться богатым хозяевам. Ждут, что в награду обрушится на них дождь долларов и европейских благ… Психология фарцовщиков, восторжествовавшая на государственном уровне. Жадность прикусила людей.

— Кругом — фальшивое дерьмо и жадность… В магазинах фальшивое дерьмо, в телевизоре, в книгах, в людях… И доллары, доллары, доллары… Слушай, может быть, вас просто купили за фальшивые доллары?

8

Для осуществления плана Николаю требовалась одна вещь, которую надо было забрать из квартиры. Вернее, две вещи… На это понадобилось пятнадцать минут.

Выходя из квартиры на площадку, они нос к носу столкнулись с начальственным соседом. Тот, равнодушно скользнув по ним взглядом, надменным и ничего не выражающим, направился к лестнице.

— Здравствуйте! — Николай преградил соседу дорогу.

— Добрый день, — сквозь зубы, неохотно выдавил из себя тот. Он недовольно смотрел мимо Николая. — Пройти — можно?

— Только один вопрос, — кротко улыбнулся Николай. — Ты зачем на нас ментов натравил, соседушко?

— Свали с дороги, — глухо, стиснув зубы, прошипел сосед. Он посерел от злости.

— С соседями здороваться нужно, а не ментов на них насылать, — наставительно продолжал Николай, солнечно улыбаясь. — Это раз. И не надо загораживать своей колымагой пешеходную дорожку. Это два. Об окружающих тебя людях надо думать, ясно?

Глаза соседа так и буравили стену рядом с плечом Николая, как два сверла на низких оборотах. Ни дать, ни взять — благородный граф, не удостаивающий хамьё вниманием.

— Молодой человек, — наконец, когда пауза затянулась, прошипел он ещё тише, — сейчас ты быстро, — (он одним непечатным словом объяснил, что именно — быстро), — и больше не попадаешься мне на глаза. Иначе огребёшь неприятностей по полной. Понял?

Николай изумлённо рассмеялся и несколько раз пожал плечами.